 1 - Посох
2 - Пролетала родина
3 - Меркурий
4 - Старлей Печорин
5 - Как на Доне
6 - Сон коня
7 - Синичка
8 - Март
9 - Студент
10 - Грачи
11 - Два брата
12 - Мустафа
13 - Гробовщик
14 - Барон
15 - Дудочка
16 - Тролль
17 - Спасибо, Господь
Слова и музыка ко всем песням - Алексей Витаков
Посох
Посох мой - земная ось -
Красным деревом зацвел.
Ночью в дом незваный гость
Двйником моим зашел.
Я сказал бродяге: "Брось.
У судьбы расклад не тот
Посох твой - земная ось -
Красным древом зацветет".
ПРИПЕВ:
Далеко-далеко
Путь лежит от моего
Сигаретного дымка.
Нелегко-нелегко -
Быль подернулась травой,
Ни костра, ни уголька.
Ни шального ветерка.
Но ответил мне мой гость
Сквозь едва заметный смех:
"Посох мой - земная ось -
Будет посохом вовек.
Если выпущу его,
Преломлю домашний хлеб,
То тогда вокруг чего
Плоть свою вращать Земле?"
ПРИПЕВ.
Посох мой - земная ось,
Был ли ты когда-нибудь?
Поутру незваный гость
Снова вышел в дальний путь.
Я вослед ему глядел,
Древо красное рубя.
А он шел, как по воде,
Как пушинку, нес себя.
ПРИПЕВ.
Пролетала родина
Пролетала родина струйкою дыма.
Зацепило тоненько, потянуло длинно.
Пролетала родина, вдаль уносилась,
Словно самокрутка дедова курилась.
Пролетала родина.
Уходил метелью, не думал о Боге,
А душа споткнулась на самом пороге.
Разрубило душу железною дверью -
Кто теперь душе такой будет верить?
Кто теперь душе такой?
Улетает родина, вдаль улетает.
По ромашке женщина не гадает.
Голова у женщины - ромашковой чашей
От любви, конечно же, настоящей.
От любви, конечно же.
Из оконца взгляд ее сколькит над равниной,
Там и есть души моей половина.
Вот и все, что видел я в той струйке дыма.
Зацепило тоненько, потянуло длинно.
Пролетала родина.
Меркурий
То ли в небыль, то ли в быль, то ли в грязь,
За поводья зацепившись броней,
Как осенний лист, с коня падал князь.
Падал так, как лишь влюблялся порой.
Падал так, что леденело в груди,
Так, что ворон уж кружил над виском.
Падал так, что у него позади
Шевелилась степь сухим языком.
Падал так, что ветер выл в стременах.
Падал, что-то вороному шепча.
Падал так, что зеленело в глазах,
Так, что где-то вдруг погасла свеча.
Падал так, что зеленело в глазах,
Так, что где-то вдруг погасла свеча.
Пахло дымом оперенье стрелы,
Пахло юностью отцово седло.
Все быстрее приближалась полынь,
Да из пальцев уходило тепло.
И все дальше становился закат,
И все ближе было небо к лицу.
Все светлее с каждым мигом был взгляд,
И совсем уж близко сын был к отцу.
Все светлее с каждым мигом был взгляд,
И совсем уж близко сын был к отцу.
Все прохладнее объятья веков.
Боль все дальше отступает от ран.
Как спокоен зов немых облаков.
И внизу уже остался туман.
То ли в небыль, то ли в быль, то ли в грязь,
За поводья зацепившись броней,
Как осенний лист, с коня падал князь.
Падал так, как лишь влюблялся порой.
Старлей Печорин
Вверху, над росчерком дорог,
В тягучем, замкнутом полете,
Кружит седой от пепла Бог
На обгорелом вертолете.
Старлей Печорин, сед как дым,
Кричит "Не спать!" голодной роте.
Вверху кружит, кружит над ним
Бог в обгорелом вертолете.
ПРИПЕВ:
Скрип-лип-лели,
Трим-лим-люли.
Пой, теть Поля,
Спи, дочь Юля.
Пой, теть Поля,
Спи, дочь Юля.
Война решила все за всех,
Укрывшись снайпершею в доте.
Старлей Печорин смотрит вверх,
На Бога в черном вертолете.
Харону - лодка и весло!
Спирт - одистрофившей пехоте!
Трет деревянное чело
Бог в обгорелом вертолете.
ПРИПЕВ.
Все явственней жужжанье мух
Вскипевших над имперской бронзой.
Вороний князь немного сух
И даже ангельски тверёзв.
Харон над заревом плывёт
Но на земле не до Харона
Печорин целит в вертолёт,
И в автомате два патрона.
ПРИПЕВ:
Скрип-лип-лели,
Трим-лим-люли.
Пой, теть Поля,
Спи, дочь Юля.
Плачь, теть Поля,
Спи, дочь...
Как на Доне
Как на Доне да на Дону кошка сцапала луну.
Стала в небушке дыра, из дыры - Иван-дурак.
Вылетает на коньке, на Коньке на Горбунке.
И летит Иван-дурак через время, через мрак.
Он летит над быльем, над болотиной,
Над соломенным чучелом родины,
Защищающим мертвый пустырь,
Как последний донской богатырь.
Он летит над дремучей околицей,
Над запойною русскою вольницей,
А в лицо - то исчадье болот,
То кирпич с омертвелых широт.
Он летит над угрюмыми хатами,
Над сиротскими злыми заплатами.
Над старушьими бельмами глаз,
А бельмо - то Афган, то Кавказ.
Над субтильным, потасканным лириком,
Над поросшим быльем панегириком.
Ничего, говорит, я живой.
А вокруг, да и впрямь, - ничего.
А вокруг, да и впрямь, - ничего.
Как на Доне да на реке билась звездочка в муке.
Но была то не звезда, а старушечья слеза.
И летел Иван-дурак через время, через мрак.
Над высоким бережком, сквозь игольное ушко.
Сон коня
На курган занесло серым ветром меня,
Засверкала широкая Волга.
И сквозь толщи земли был мне голос коня,
И сказал он: "Я ждал тебя долго.
Помнишь, как пировал ты с дружиной в траве?
Как тогда ты напился кромешно?
Лучше нечего было желать татарве".
Я ответил: "Не помню, конечно".
"Вспомни, как побурела под брегом вода,
Но тебе было этого мало.
А еще вспомни жуткие блики, когда
Нас навеки с тобою не стало.
Как тогда я в закатную рябь уходил,
Отсекая земную погоню?
И тебя выносил с черной раной в груди?"
Я ответил: "Ты знаешь, не помню".
"А потом в тишине у степного огня
Пела женщина, глядя на Волгу.
Неужели, мой друг, ты не вспомнишь коня?
Я ведь ждал, ты поверь, очень долго.
А когда хоронили нас, помнишь, она
Бледный лоб твой накрыла ладонью?
Как была моя ревность, ты помнишь, черна?"
Я ответил: "Ну хватит. Не помню".
Конь умолк. Было слышно дыханье его.
Мне мерещился шум древней сечи.
"Я не помню, мой друг, ты прости, ничего." -
И поникли кургановы плечи.
Где-то близко совсем, у степного огня,
Пела женщина самозабвенно.
И был сон боевому коню про меня
И про женщину тоже, наверно.
И был сон боевому коню про меня
И про женщину тоже, наверно.
Синичка
Вот синица в моей горсти
Говорит: "Я тюремщик твой.
Ты меня, милый друг, отпусти.
А не хочешь - ну Бог с тобой".
Я ответил ей, что летал.
Журавлем был, не глух, не слеп:
"Подо мною твой лес проплывал
Тихой родиной в серебре.
А на землю спустился - и
Зацепился в толпе крылом.
Стал коряв, неуклюж - вон спроси
У зевак под моим окном.
Нет, синичка, мой друг, прости.
Лучше ты, чем злорадный смех".
А она о своем: "Отпусти!
Ты ведь знаешь - крыло не грех!
Что тебе до моих сетей?
Вспомни, как ты тогда летал.
У своих нерожденных детей
Руки теплые целовал".
Тут я выдохнул ей: "Ну, держись!"
И кулак свой разжал горячо.
А она не вспорхнула ввысь,
Пересела лишь на плечо.
Вот синица в моей горсти
Говорит: "Я тюремщик твой.
Ты меня, милый друг, отпусти.
А не хочешь - ну Бог с тобой".
Март
Услышал песню Март беспечный
На призрачном вокзале.
Был голос то весенней речкой,
То льдинкою в бокале.
Был голос то весенней речкой,
То льдинкою в бокале.
То пела птичка-невеличка
О суженом далеком.
И голос то ломался спичкой,
То улетал высоко.
И голос то ломался спичкой,
То улетал высоко.
ПРИПЕВ:
И тогда вдруг у Марта душа оглянулась на небо
И увидела, как сеет звездную пыль херувим.
И душа поняла, что не надо ни крова, ни хлеба,
И что истина может быть только в любви.
И душа поняла, что не надо ни крова, ни хлеба,
И что истина может быть только в любви.
Ложилась песня на дорогу
Снежинкой без печали.
Как будто мир вернулся к Богу,
И музыка вначале.
Как будто мир вернулся к Богу,
И музыка вначале.
Все пела крохотная птичка
На призрачном оконце.
И Март стоял пред невеличкой,
Как звездочка пред Солнцем.
И Март стоял пред невеличкой,
Как звездочка пред Солнцем.
ПРИПЕВ.
Студент
Под небом плащ на спичечных ходулях
Идет-бредет земным талантом, осью.
Готов взять выстрел просто так, за дуло
И дождь ударить за волосы оземь.
И голова, как шар земной, просторна.
Вместилище наук, страстей и смеха.
Вокруг него богами воздух полон,
Как юность - грецким праздничным орехом.
ПРИПЕВ:
Идет студент, он в колесе не спица.
Всегда на грани и всегда у края.
А рядом с ним, как на хвосте плотвица,
Идет его подруга боевая.
А рядом с ним, как на хвосте плотвица,
Идет его подруга боевая.
И что ему гробницы и столицы,
Когда вся жизнь в наломанной сирени,
Когда он тени узнает по лицам
И лица узнает легко по тени,
Когда он моет голову простудам
И сушит ветром перед вечеринкой.
Он знает цену чудесам и чудам,
Ворвавшимся в одолженных ботинках.
ПРИПЕВ.
Грачи
Под окно прилетали грачи
и играли
на скрипках.
Это было давно, у начала начал,
на краю.
Это чудится - старшие мне говорили с улыбкой:
Продолжение птичьего горла - не скрипка,
а клюв.
ПРИПЕВ:
Ах, грачи-скрипачи, этот воздух ничей,
Только все же скажи, почему, Гамаюн,
У наследных саврасовских черных грачей
Вместо скрипок наследных - разинутый клюв?
В переходе скрипач - скрип унылых колков под рукою.
Бьется крестик сухим мотыльком, как душа в лабуде.
Боже, если возможно, сними с него бремя запоя,
А иначе он вздернется прямо на первой звезде.
Боже, если возможно, подай ему лестницу с неба!
Пусть расступится хоть на чуть-чуть электрический дождь,
Чтобы видели мы, как уходит он с нищенским хлебом,
Отряхнув пыль на головы наши с дырявых подошв.
ПРИПЕВ.
Пусть уходит на небо скрипач, в перелетную стаю,
Прямо в корни дождя и прозрачную негу стиха,
Чтоб вернуться потом под окно, где его вдруг узнают
Изумленные дети с раскрошенным хлебом в руках.
Ах, грачи-скрипачи, что мне, дело до ваших рапсодий?
Мир понятен и прост, как поваленный на спину лес.
Но тогда почему все играет скрипач в переходе
Отрешенную музыку мимо плывущих небес?
ПРИПЕВ.
Два брата
Разойдись, топор, в лесу,
Застучи на славу.
Я бревно свое несу
На плече костлявом.
Мне двенадцать, ай люли,
Я бугай громадный,
Метр сорок от земли,
В ширину отпадный.
Метр сорок от земли,
В ширину отпадный.
Брат двоюродный в пыли
И с бревном в охапке.
Сорок два он от земли,
Вширь - не меньше шапки.
Нас боится вся тайга,
Узнает по стуку.
Мы погибель для врага,
Братья Чингачгуку.
Мы погибель для врага,
Братья Чингачгуку.
В штабе нашем - все зер гут,
Крыша - из телеги.
Мы и Гитлеру капут,
Штирлицу коллеги.
Я несу свое бревно
Для чего по бору?
Я уеду все равно
Послезавтра в город.
Я уеду все равно
Послезавтра в город.
Брат несет свое бревно
С недовольной рожей:
Сам же бревна все равно
В дровяник уложит.
Но мы носим, спины гнем
Вдалеке от дома,
Чтоб не хуже был наш дом,
Чем у дяди Тома.
Чтоб не хуже был наш дом,
Чем у дяди Тома.
Мустафа
Финики, дыни, инжир да хурьма,
Смех Фатимы, англичанка в панаме,
Чистильщик обуви Мустафа -
Отрок, как сказано кем-то, с руками.
Голос пропитанных дымом трущоб,
Тень в парандже замирает в оконце -
Ниже куда уж, но ниже ещё
Вакса да щетка, руки да солнце.
Призраки древних луксорских царей
Пылью песчанной стоят над колодцем.
Страшно порой, только всё же страшней
Вакса да щётка, руки да солнце.
Вакса да щётка, руки да солнце.
ПРИПЕВ:
Внемлет пустыня печальному богу -
Быстрая проседь вечерней зари.
Тихо звезда со звездой говорит.
Кто-то выходит один на дорогу.
Кто-то выходит один на дорогу.
Чистильщик обуви Мустафа,
Полно, расслабься, стрельни сигарету:
Будет сегодня сестрёнке хурьма -
Очень похожи мы именно в этом.
Рифы кораллов, танцовщиц глаза,
Камни дворцов, ожерелья да кольца.
Всё же красивей, хочу вам сказать,
Вакса да щетка, руки да солнце.
Ввысь муэдзин с минарета кричит,
Голос расцвёл в синеве от полёта,
Но все же выше и дальше летит
Песня сапожных потрёпанных щеток.
Песня сапожных потрёпанных щеток.
ПРИПЕВ.
Гробовщик
Помнит голос мой век иной,
С голоса не взящи.
Владел им когда-то давным-давно
Всегда хмельной гробовщик.
ПРИПЕВ(1):
Стружка к стружке, доска к доске,
Сказочно пахла ель.
Чертеж нехитрый, а боль в виске -
Это, конечно, хмель.
Доска к доске, голова в тоске -
Это, конечно, хмель.
Он жил безбедно, неслись года,
Пришла к нему седина.
Одна горчинка, беда - не беда:
Он сладость греха не знал.
Однажды ночью, когда мела
Метель, нагоняя страх.
Дверь заскрипела, и в дом вошла
Та, что являлась в снах.
Был шепот ее страшней, чем крик:
"Мне бы к рассвету дня
Гроб, но нечем платить, старик.
Хочешь - возьми меня".
Вначале смутился он, а потом
Подумал: "Ведь я живой!
За целую жизнь не знал мой дом
Подобного ничего.
Пусть проклянет меня белый свет!
Господи, отвернись!"
А вслух произнес он: "Вот табурет.
Расчет подождет, садись".
ПРИПЕВ(2):
Упала стружка, доска к доске,
Сказочно пахла ель.
Чертеж нехитрый, а боль в виске -
Это, конечно, хмель.
Доска к доске, голова в тоске -
Это, конечно, хмель.
Качался старенький потолок,
Старик был на тень похож.
По пальцам часто бил молоток,
Зло усмиряя дрожь.
Луна светила в открытый лоб,
На руки бросала блик.
И нежен, как никогда, был гроб,
И как никогда, старик.
Лишь первый луч темноту рассек,
Работу он завершил
И тихо вымолвил: "Ну вот и все.
Расчет подождет. Спеши".
Горючий пот да табачный дым
Выжгут рассвет из глаз.
До смерти будет стоять пред ним
Эта ночная мгла.
До самой смерти еще не раз
Он женщину вспомнит ту.
И будет ждать гробовщик заказ,
В хмелю хороня мечту.
ПРИПЕВ(1).
Барон
Когда новый день до того похож
На опавший лист, и тогда плевать
На то, что в кармане последний грош,
И можно короче на голову стать.
Пока есть Луна, не споткнется конь.
Барон упрям, и взор не потух.
До крови поводьями стерта ладонь.
Вся тайна в камне, а камень глух.
ПРИПЕВ:
Налево пойдешь - простит лишь мать,
Пойдешь направо - несчастным быть.
Прямо поедешь - встретишь рать,
А если вернуться - не стоит и жить.
А если вернуться...
Ветер вбивает под сердце страх,
А страх, известно, жестокий плен.
Барон, послушайте, сказка стара,
Но как без нее усидеть в седле?
Походная тяжесть пустой сумы.
Барон, вам явно немало лет!
Но все ж, если честно, украдкой мы
Шляпы снимали, вам глядя в след.
ПРИПЕВ.
Дудочка
Сегодня из прошлого, издалека
Выпала дудочка - вот чепуха!
И покатилась под старый трамвай
Через пургу и охрипший январь.
Знаю, она из далеких лугов -
Там, знаю, все есть и нет ничего.
Там в небе нотами птицы кружат,
Музыкой к травам подпасок прижат.
Музыкой к травам подпасок прижат.
Вот он опять прячет в дудочку страх
Перед пальто на стрекозьих ногах.
А если выше взглянуть - то держись:
Там в бирюзе мотыльковая жизнь.
В теплой ладони горит угольком
Бабочка. Где же у бабочки дом?
Мне бы сегодня да тот уголек,
Чтобы я сердце прижег и зажег.
Чтобы я сердце прижег и зажег.
Мне бы сегодня да тот синий день,
Бабочки в поле, былинную тень,
Чтобы я знал: если ветер кругом,
Это мой ангел мне машет крылом.
Чтоб ощутить, как, придумав меня,
Смешивал Бог над стихией огня
Семя полынное с духом тайги
Под одинокую скрипку пурги.
Под одинокую скрипку пурги.
Сегодня из прошлого, издалека
Выпала дудочка - вот чепуха!
Выпала дудочка. Тише, трамвай.
Это мне шепчет былая трава.
Это мне шепчет былая трава.
Тролль
Волна набегает, роняя соль,
С шипеньем точит холодный камень.
На камне сидит одинокий тролль
И трогает ветер рукавами.
Уродство давно разучились прощать,
Прощать одиночество не умели,
И тролль по привычке в рукав плаща
Чему-то смеется, обняв колени.
ПРИПЕВ:
Бом-бом, летают сказки.
Бом-бом, по ним не плачь.
Бом-бом-бом-бом, поблекли краски
И прохудился волшебный плащ.
Бом-бом-бом-бом, танцуют феи,
Бом-бом-бом-бом, под клавесин,
Бом-бом-бом-бом, но ты не смеешь
Туда не смеешь, не проси.
Не проси холодный ветер.
Не проси, сомкни уста.
Не проси у всех на свете -
Не поможет, ты слишком стар.
Не проси у всех на свете -
Не поможет, ты слишком стар.
Рвется волна, словно старая нить,
Окрашенная закатной медью.
Но все-таки стоило, стоило плыть
Туда, где ждало проклятье ведьмы,
Туда, где зловещие замки стоят,
Где море смеется над словом "жалость".
И тролль со скукой бросает взгляд
На серые скалы, на то, что осталось.
ПРИПЕВ.
Спасибо, Господь
Спасибо, Господь, за нелегкие дали,
Где нет передышки ни дня,
За то, что в безвременье мы оставались
Хранителями огня.
Еще благодарность за то, что себе мы
Не принадлежали, когда
Горела над нами звезда Мельпомены,
Печальная в небе звезда.
ПРИПЕВ:
Позови меня
С высокого берега.
У старого Мерлина
Попросим огня.
Позови меня
С высокого облака.
У Артура доброго
Попросим огня.
Спасибо, Господь, за высокую участь,
За то, что позволил беречь
Несчастную Землю, небесные кручи
И полузабытую речь.
За то, что была нам навырост свобода
И не по карману - тоска.
За то, что порою не лучшие годы
Касались метелью виска.
ПРИПЕВ.
ПРИПЕВ:
Позови меня
С высокого берега,
У старого Мерлина
Попросим огня.
Позови меня -
Ударимся кружками,
А после у Пушкина
Попросим огня.
К оглавлению раздела... |
Версия для печати
